— Ты зря оделся, — сказала целительница. — Сними рубашку, пожалуйста.
— Зачем? — с подозрением спросил Сэфес.
— Снимай, снимай, мне надо кое-что посмотреть. Леон, не надо вести себя, как маленький мальчик, — попросила Даша. — Знаешь, чаще всего так именно дети делают. Если что-то не в порядке, то надо сделать вид, что все в порядке, авось само рассосется. Скажи, что именно тебя беспокоит?
Леон явно смутился. Снова снял рубашку и повернулся спиной. Даша подошла поближе, вгляделась.
— Интересно, — задумчиво сказала она. — И давно у тебя на плечах ожоги?
— В том-то и дело, что нет, — вздохнул Леон. — Вчера почувствовал, что плечи начали зудеть. И даже не почешешь толком… чертова Санкт-Рена с их этикетом! А сегодня вообще невмоготу стало. Даш, что там такое, а?.. — жалобно спросил он.
— Солнечный ожог. Похоже, что ты сгорел, потому что слишком долго пробыл на солнце, да еще и на ветру. Поскольку ты болен альбинизмом, твоя кожа пострадал больше, чем у обычного человека, но не особенно сильно. Ничего страшного. Мне странно другое… Леон, когда именно ты загорал и где ты был в последний раз на солнце без рубашки?
Сэфес повернулся к ней, нахмурился. Опустил глаза, что-то подсчитывая.
— Не может быть, — пробормотал он. — Ерунда какая-то…
— Так где и когда?
— Мы были… мы действительно проторчали целый день на море, когда застряли в мире Марии. Но… это же было… почти две недели назад… или даже больше…
— Сядь, — приказала целительница. Сэфес повиновался. — А теперь послушай меня внимательно. Я вижу не так, как люди, Леон. Совсем иначе. И вижу я гораздо больше.
Даша подробно, даже, пожалуй, излишне подробно рассказала Леону о том, как они трое выглядят в ее глазах. Он задумчиво кивал в такт ее словам. Сэфес был раздосадован тем, что Даша его застала врасплох, но в то же время она видела — ему интересно. Действительно интересно.
— Я сам не вижу, как выглядит истинное тело, — сказал он, когда аарн закончила. — Только по приборам… могу догадываться. Может быть, оно и к лучшему. Представляю, как это неприятно, и… Даш, прости, что ты вынуждена это видеть.
— Ничего. Я видела много худшие вещи, — серьезно ответила целительница. — Леон, теперь послушай, что я тебе скажу, только не перебивай меня, пожалуйста. Этот ожог… он находится не только на теле, которое является имитацией. Он есть и на физическом теле тоже.
У Леона округлились глаза. Он дернулся было подняться, но Даша силком усадила его обратно.
— Я же тебя попросила. Послушай, пожалуйста. Да, на твоем настоящем физическом теле ожог есть. Он выглядит несколько иначе, чем тот, что виден на имитации, но он есть. Ты понимаешь, что это может означать? Даже Кержак этого не увидел. Даже Дьявол. И этого не увидел бы никто, если бы у тебя не было альбинизма. Леон, вы живы.
…Воду удалось заказать с третьей попытки — у Даши до этого просто не было времени пообщаться с катером поплотнее и изучить, как с ним правильно обращаться. Чашку воды она просто вылила Леону на голову, а затем села рядом, всматриваясь в его лицо и ничего не делая, потому что необходимости в этом не было. Через минуту Леон неуверенно шевельнулся, затем сел. Даша подержала его под локоть.
— О, Боже… — Сэфес трясло. — Господи…
— Помолишься потом. Если тебе в следующий раз захочется упасть в обморок, предупреждай заранее, — ехидно попросила Даша. — Тоже мне, нежная чувствительная барышня! Не стыдно?
— Ты уверена? — Леон смотрел на нее во все глаза. Она видела — там, в глубине алого бархатного зрачка рождается что-то новое… да, этого там действительно раньше не было. Жизнь. Раньше глаза у Леона (да и у Мориса с Таенном тоже), были совсем мертвыми. Безнадежность там была да бесконечная печаль. И ничего больше. Но сейчас…
— Теперь — да, — решительно заявила целительница. — Раньше у меня имелись сомнения, но что-то подобное я предполагала. Сейчас сомнений уже нет.
— И что делать?..
— Для начала — успокоиться. Понимаю, что это трудно, но очень тебя прошу, успокойся, пожалуйста. Вы сейчас все на взводе, но поверь мне, это ничему и никому не поможет.
Леон смотрел на нее неподвижно, и вдруг Даша увидела — в уголках глаз у него закипают слезы, который он пытается сдержать из самых последних сил. Даша, повинуясь внезапному наитию, обняла его — и тут он, наконец, не выдержал и беззвучно заплакал.
— Только ты поймешь… ты аарн, ты умеешь любить, ты поймешь… — едва слышно говорил Леон. — Господи… я так боялся… боялся, что мы дойдем до Орина, а там… и что бы я сказал Владе… Даш, знаешь, Нэгаши… они не умеют плакать… у них же слезных желез нет… а она умеет… мы один раз случайно плохо вышли, и знаешь… как она плакала… без слез, но… У меня все в душе горело, когда я думал про то, что придется сказать ей — я мертв… ведь сказать такое тому, кто тебя так любит — это как убить его… Убить жестоко, собственными руками… Ты знаешь, что Встречающие всегда хоронят своих Сэфес?.. Почти всегда… если переживают… почти все переживают, Сэфес обычно умирают раньше… Боже мой… знаешь, меня уже ничего не пугало… я со всем уже смирился… только с этим — не мог… что ей придется меня хоронить…
Даша гладила Леона по плечу, чувствуя и видя, как душа его избавляется от страшного груза, который до этого над ней довлел. Очень осторожно, чтобы, не приведи Проклятый, не помешать, она принялась сводить воедино те нити, которые были сейчас доступны, стремясь затянуть прореху, сгладить и побыстрее уменьшить боль.
— Все будет хорошо, — успокаивающе говорила она. — Будет трудно, но я уверена, что вы справитесь. Изменим схему, я разберусь, что с телами на самом деле. За пару дней добьемся стазиса, а потом вас выведут ваши же Встречающие… как их зовут, ты сказал?